ЭКОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ
Так, по свидетельству А.Д. Ермаковой (1925 г.р., с. Шахово Прохоровского района Белгородской области), выжить в селе, многократно переходившем из рук в руки, в очаге ожесточенных боев помогла материнская вера в Бога: «Однажды ночью матери приснился сон, в котором ей велели покинуть дом. Утром следующего дня мать и мы, дети, перебрались в погреб. Днем в оставленном на время доме расположился госпиталь. Мать, получившая знак свыше, пыталась убедить врачей и персонал ненадолго покинуть дом, переполненный настолько, что некоторые раненые спали сидя. Ее слова остались без внимания. После бомбежки мы увидели вместо нашего дома огромную воронку, а рядом с ней - икону Иоасафа Белгородского, практически не пострадавшую. Эта икона и стала самой большой реликвией нашей семьи», - а Святитель Иоасаф - ее небесным покровителем.
Попытки создать обобщенный нормативный образец личности как творения культуры и ее творца мы находим в Библии, Коране, в других энциклопедиях человеческого гения (в книгах Гомера, У. Шекспира, М. Сервантеса, И.В. Гете, А.С. Пушкина, О. де Бальзака, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А. Сент-Экзюпери, Э. Хемингуэя, И. Бунина, М. Шолохова, Б. Пастернака, И. Бродского и др.), и это позволяет видеть конкретные ориентиры развития личности, формирования в ней наиболее ценных нравственно-эстетических качеств. При этом на каждом этапе исторического развития сохраняется значимость многих общечеловеческих черт, которые веками передаются из поколения в поколение в ту пору, когда появляются новые аспекты актуальной культуры, отражающие требования времени.
Непреходящие антропологические духовно-нравственные ценности как доминанты русской культуры являются особой иконографической основой произведений искусства в контексте многовекового напряженного поиска смысла бытия, вселенской правды, которую,
поступательно осваивая малый и большой круги жизни, пытается познать человек как незыблемая составляющая модели «человек – природа - общество».
Одним из универсальных способов актуализации экологии культуры (в частности, задолго до появления самого словосочетания) стала литература как словесная матрица бытия. Так, личностной попыткой автора призвать к необходимости сохранения ценностной парадигмы, основ бытия: не только природы, но и культуры, - является художественная вершина творчества В.Г. Распутина – повесть «Прощание с Матёрой» (1976), в которой писатель моделирует максимально глобальную и для начала XXI в. ситуацию – кончину всего мира, эсхатологическое событие вселенских масштабов: вечный круг останавливается и начинает стремительно раскручиваться в обратном направлении – к состоянию довремени, пратворения. Космическая гармония, символом которой воспринимается мир Матёры, превращается в безобразие хаоса, что становится возможным в ситуации отрицания прошлого, уничтожения знания во всех его духовных и материальных формах, что выразилось во внутренних монологах Дарьи, самой старой матёринской жительницы, одной из немногих сохраняющих это потаенное наследие как основу человеческой жизни и осознающих свою беспомощность перед разрушением прежнего миропорядка: «Вот они лежат здесь полной материнской ратью, молчат, отдав все свое для нее, для Дарьи, и для таких как она, - и что из этого получается? Что должен чувствовать человек, ради которого жили многие поколения? Ничего он не чувствует. Ничего не понимает. И ведет он себя так, будто с него с первого и началась жизнь и им она навсегда закончится» (148, 216). Не поучая современников, писатель размышляет о смысле жизни и ее истинных ценностях, вкладывая в уста своей главной героини скорбные мысли: «Вы, мертвые, скажите: узнали, нет вы всю правду там, за этой чертой? Для чего вы были? Здесь мы боимся ее знать, да и некогда. Что это было – то, что зовут жизнью, кому это надо? Надо это для чего-то или нет? И наши дети, родившись от нас, устав потом и задумавшись, станут спрашивать, для чего их рожали. Тесно уж тут. И дымно. Пахнет гарью <…> Щас бы <…> тут и припасть. И укрыться, обрести долгожданный покой. И разом узнать всю правду. Тянет, тянет земля. И сказать оттуль: глупые вы. Вы пошто такие глупые-то? Че спрашивать то? Это только вам непонятно, а здесь все-все до капельки понятно. Каждого из вас видим и каждого из вас спросим. Спросим, спросим. Вы как на выставке перед нами, мы и глядим во все глаза, кто че делает, кто че помнит. Правда в памяти <…> У кого нет памяти, у того нет жизни» (148, 216) (Курсив наш. – Д.К.). Благодаря этой памяти, знанию, данному предками, жизнь человека не ограничивается только чувством природы, а постепенно расширяется за счет пространства культуры: так, мыслящими, культурообразующими концептами матёринской жизни выступают и сама маячащая последними избенками, горестная Матёра (и остров, и деревня), и Хозяин (персонифицированный дух «родовы» и всей Вселенной), и неповалимый «царский листвень» (как воплощение идеи тождества, единства макро- и микрокосмоса), и могилы многих поколений матёринцев, и дом (с которым Дарья прощается как с родным покойником, отдавая ему последние почести). На фоне практически всеобщего бескультурья, в безумии переделывания (читай: «разрушения») мира и саморазрушения слабого, немощного человека нравственное начало и величие, свою самоценность сохраняет скорбящая природа, не позволяющая пресечься жизни, не дожить положенного срока: так, именно природа помогает выжить старухе Дарье, вынужденной передать избу пожогщикам и уйти из деревни: «…И где она была полный день, не помнила. Помнила только, что все шла и шла, не опинаясь, откуда брались и силы, и все будто сбоку бежал какой-то маленький, не виданный раньше зверек и пытался заглянуть ей в глаза. Старухи искали ее, кричали, но она не слышала. Под вечер <…> Павел нашел ее совсем рядом, возле «царского лиственя». Дарья сидела на земле и, уставившись в сторону деревни, смотрела, как сносит с острова последние дымы <…> еще чадили разверстые избища, в горячем пепле время от времени что-то, донятое жаром, будто порох, фукало, мертво и страшно остывали вышедшие на простор <…> русские печи» (148, 230-231). Для постоянно эволюционирующего писателя природа остается одной из составляющих ценностного ядра, основой реализации системы «человек – природа - общество», так как является условием жизнедеятельности и личности, и общества с его культурой. Так, в очерке «Байкал» (1981) В.Г. Распутин размышляет о доминирующей роли природы в формировании культуры человека и мира: «Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности березку, долго каялся и просил прощения у березки за то, что вынужден ее погубить. Теперь мы стали иными. И все-таки не оттого ли и в состоянии мы удержать занесенную уже не над березкой, как двести и триста лет назад, а над самим батюшкой Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой, в том числе и им?! За добро добром, за милость милостью – по извечному кругу нравственного бытия» (148, 259), доказывая, что «природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее может сделать лишь человек», причем последствиями подобной деятельности человека уже, увы, неоднократно становились аварии на атомных энергостанциях, вспышки эпидемий до сих пор нераспознанных болезней, природные катаклизмы (цунами, бури и т.п.), как и деградация ландшафтов, вырубка и выжигание лесов, массовая урбанизация, глобальное потепление, глобальное затемнение и т.п. К подобным пагубным последствиям внедрения человека в жизнь природы на территории нашего региона следует отнести, в частности, неудачную попытку создания Белгородского водохранилища. Таким образом, проблема культуры природопользования, обобщения исторического опыта в этой сфере становится одним из «вечных» вопросов бытия человека на Земле, нормой его социокультурного функционирования.
Одна из сторон этой проблемы – мера допустимости искусственного (культурного) вмешательства в биологическую природу самого человека, лишение его жизни или каких-либо частных природных свойств (собственно вся «оборотная сторона» медицины (аборты, эвтаназия, смертная казнь, стерилизация, трансплантация органов или замена их искусственными, генная инженерия, зачатие в состоянии интоксикации и пр.).
В эпоху технического прогресса особую значимость в мире культуры сохраняют не только проблемы памяти, преемственности поколений, нравственного становления человека, но и проблемы сохранения среды обитания: и природы, подверженной практической деятельности человека, и культуры, порожденной человеческой мыслью, как и соотнесенности природы и культуры в самой личности, экологизации культуры.
Попытки создать обобщенный нормативный образец личности как творения культуры и ее творца мы находим в Библии, Коране, в других энциклопедиях человеческого гения (в книгах Гомера, У. Шекспира, М. Сервантеса, И.В. Гете, А.С. Пушкина, О. де Бальзака, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А. Сент-Экзюпери, Э. Хемингуэя, И. Бунина, М. Шолохова, Б. Пастернака, И. Бродского и др.), и это позволяет видеть конкретные ориентиры развития личности, формирования в ней наиболее ценных нравственно-эстетических качеств. При этом на каждом этапе исторического развития сохраняется значимость многих общечеловеческих черт, которые веками передаются из поколения в поколение в ту пору, когда появляются новые аспекты актуальной культуры, отражающие требования времени.
Непреходящие антропологические духовно-нравственные ценности как доминанты русской культуры являются особой иконографической основой произведений искусства в контексте многовекового напряженного поиска смысла бытия, вселенской правды, которую,
поступательно осваивая малый и большой круги жизни, пытается познать человек как незыблемая составляющая модели «человек – природа - общество».
Одним из универсальных способов актуализации экологии культуры (в частности, задолго до появления самого словосочетания) стала литература как словесная матрица бытия. Так, личностной попыткой автора призвать к необходимости сохранения ценностной парадигмы, основ бытия: не только природы, но и культуры, - является художественная вершина творчества В.Г. Распутина – повесть «Прощание с Матёрой» (1976), в которой писатель моделирует максимально глобальную и для начала XXI в. ситуацию – кончину всего мира, эсхатологическое событие вселенских масштабов: вечный круг останавливается и начинает стремительно раскручиваться в обратном направлении – к состоянию довремени, пратворения. Космическая гармония, символом которой воспринимается мир Матёры, превращается в безобразие хаоса, что становится возможным в ситуации отрицания прошлого, уничтожения знания во всех его духовных и материальных формах, что выразилось во внутренних монологах Дарьи, самой старой матёринской жительницы, одной из немногих сохраняющих это потаенное наследие как основу человеческой жизни и осознающих свою беспомощность перед разрушением прежнего миропорядка: «Вот они лежат здесь полной материнской ратью, молчат, отдав все свое для нее, для Дарьи, и для таких как она, - и что из этого получается? Что должен чувствовать человек, ради которого жили многие поколения? Ничего он не чувствует. Ничего не понимает. И ведет он себя так, будто с него с первого и началась жизнь и им она навсегда закончится» (148, 216). Не поучая современников, писатель размышляет о смысле жизни и ее истинных ценностях, вкладывая в уста своей главной героини скорбные мысли: «Вы, мертвые, скажите: узнали, нет вы всю правду там, за этой чертой? Для чего вы были? Здесь мы боимся ее знать, да и некогда. Что это было – то, что зовут жизнью, кому это надо? Надо это для чего-то или нет? И наши дети, родившись от нас, устав потом и задумавшись, станут спрашивать, для чего их рожали. Тесно уж тут. И дымно. Пахнет гарью <…> Щас бы <…> тут и припасть. И укрыться, обрести долгожданный покой. И разом узнать всю правду. Тянет, тянет земля. И сказать оттуль: глупые вы. Вы пошто такие глупые-то? Че спрашивать то? Это только вам непонятно, а здесь все-все до капельки понятно. Каждого из вас видим и каждого из вас спросим. Спросим, спросим. Вы как на выставке перед нами, мы и глядим во все глаза, кто че делает, кто че помнит. Правда в памяти <…> У кого нет памяти, у того нет жизни» (148, 216) (Курсив наш. – Д.К.). Благодаря этой памяти, знанию, данному предками, жизнь человека не ограничивается только чувством природы, а постепенно расширяется за счет пространства культуры: так, мыслящими, культурообразующими концептами матёринской жизни выступают и сама маячащая последними избенками, горестная Матёра (и остров, и деревня), и Хозяин (персонифицированный дух «родовы» и всей Вселенной), и неповалимый «царский листвень» (как воплощение идеи тождества, единства макро- и микрокосмоса), и могилы многих поколений матёринцев, и дом (с которым Дарья прощается как с родным покойником, отдавая ему последние почести). На фоне практически всеобщего бескультурья, в безумии переделывания (читай: «разрушения») мира и саморазрушения слабого, немощного человека нравственное начало и величие, свою самоценность сохраняет скорбящая природа, не позволяющая пресечься жизни, не дожить положенного срока: так, именно природа помогает выжить старухе Дарье, вынужденной передать избу пожогщикам и уйти из деревни: «…И где она была полный день, не помнила. Помнила только, что все шла и шла, не опинаясь, откуда брались и силы, и все будто сбоку бежал какой-то маленький, не виданный раньше зверек и пытался заглянуть ей в глаза. Старухи искали ее, кричали, но она не слышала. Под вечер <…> Павел нашел ее совсем рядом, возле «царского лиственя». Дарья сидела на земле и, уставившись в сторону деревни, смотрела, как сносит с острова последние дымы <…> еще чадили разверстые избища, в горячем пепле время от времени что-то, донятое жаром, будто порох, фукало, мертво и страшно остывали вышедшие на простор <…> русские печи» (148, 230-231). Для постоянно эволюционирующего писателя природа остается одной из составляющих ценностного ядра, основой реализации системы «человек – природа - общество», так как является условием жизнедеятельности и личности, и общества с его культурой. Так, в очерке «Байкал» (1981) В.Г. Распутин размышляет о доминирующей роли природы в формировании культуры человека и мира: «Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности березку, долго каялся и просил прощения у березки за то, что вынужден ее погубить. Теперь мы стали иными. И все-таки не оттого ли и в состоянии мы удержать занесенную уже не над березкой, как двести и триста лет назад, а над самим батюшкой Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой, в том числе и им?! За добро добром, за милость милостью – по извечному кругу нравственного бытия» (148, 259), доказывая, что «природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной ее может сделать лишь человек», причем последствиями подобной деятельности человека уже, увы, неоднократно становились аварии на атомных энергостанциях, вспышки эпидемий до сих пор нераспознанных болезней, природные катаклизмы (цунами, бури и т.п.), как и деградация ландшафтов, вырубка и выжигание лесов, массовая урбанизация, глобальное потепление, глобальное затемнение и т.п. К подобным пагубным последствиям внедрения человека в жизнь природы на территории нашего региона следует отнести, в частности, неудачную попытку создания Белгородского водохранилища. Таким образом, проблема культуры природопользования, обобщения исторического опыта в этой сфере становится одним из «вечных» вопросов бытия человека на Земле, нормой его социокультурного функционирования.
Одна из сторон этой проблемы – мера допустимости искусственного (культурного) вмешательства в биологическую природу самого человека, лишение его жизни или каких-либо частных природных свойств (собственно вся «оборотная сторона» медицины (аборты, эвтаназия, смертная казнь, стерилизация, трансплантация органов или замена их искусственными, генная инженерия, зачатие в состоянии интоксикации и пр.).
В эпоху технического прогресса особую значимость в мире культуры сохраняют не только проблемы памяти, преемственности поколений, нравственного становления человека, но и проблемы сохранения среды обитания: и природы, подверженной практической деятельности человека, и культуры, порожденной человеческой мыслью, как и соотнесенности природы и культуры в самой личности, экологизации культуры.